Тосты восточные

Один монарх приказал своему министру продовольствия:
- Достань мне кушанье, слаще которого нет на свете!
Министр пошел на базар и купил язык.
Властелин был в восторге от умело приготовленного блюда.
А через день-другой от него поступило новое распоряжение:
- Достань мне такое кушанье, горше которого в мире нет.
Министр снова пошел на базар и опять купил язык.
- Я потребовал горькое, ты опять принес язык. Как же так?
И министр пояснил:
- Государь, на свете нет ничего приятнее умных слов и нет ничего горше дурных слов. Все зависит от языка...
Мой тост за то, чтобы умело распоряжаться своим языком.

Древняя восточная мудрость гласит: "Кто неуместно доверяется, тот вскоре станет неуместно не доверять".
Так выпьем же за то, чтобы доверие в нашей компании всегда шло рука об руку с уместностью!

Один балхарец нагрузил своего беднягу коня горшками, кувшинами, плошками и отправился по аулам торговать. В аварском ауле был в этот день праздник скачек. Горячие джигиты съехались сюда на своих еще более горячих конях. И джигиты были прославлены, и кони были прославлены. Джигиты были стройны и красивы, а их кони еще стройнее и красивее. Глаза у джигитов горели отвагой и азартом, глаза у коней горели огнем нетерпения.
Наездники начали уже выстраиваться в ряд, как вдруг на площадь въехал мирный балхарец на своей кляче. Вид у балхарца был полусонный, а его лошадь, казалось, совсем засыпает на ходу. Молодые джигиты подняли балхарца на смех.
- Давай, присоединяйся к нам?
- Давай, мы и твою клячу запишем в скакуны.
- Почему бы и ей не потягаться с нашими скакунами?
- Давай, скачи вместе с нами, а то некому будет подбирать за нами подковы.
В ответ на все эти насмешки балхарец молча стал сгружать со своей лошади горшки, кувшины и плошки. Спокойно он сложил товар в одну кучу, спокойно сел верхом на коня и занял место в ряду джигитов.
Кони у джигитов рыли копытами землю, вставали на дыбы, перебирая в воздухе передними ногами, тогда как лошадь балхарца дремала, понурив голову.
И вот начались скачки. Как вихрь, понеслись горячие кони. Поднялось облако пыли, и в этом-то облаке, в самом хвосте его, побежала и лошаденка балхарца.
Закончился один круг скачек, потом другой, третий. Всем было заметно, как устают кони, на них появилась испарина, потом на них появилась пена, она хлопьями падала на горячую пыль.
Ноги у скакунов как будто все больше немели, быстрота замедлялась. Как ни хлестали своих коней джигиты, как ни били их в бока задниками сапог, ничто не могло заставить коней скакать быстрее. И только кляча балхарца скакала, как прежде, - ни тише и ни шибче. Она сначала догнала задних, потом сравнялась с передними, а потом на последнем, десятом круге обошла и передних.
На понурую шею балхарской клячи пришлось повязывать гордый призовой платок. Балхарец спокойно подвел свою лошадь к горшкам, погрузил их и поехал дальше.
Так выпьем же за нас, уже не молодых жеребцов, но и не кляч, за нашу уверенность в себе, ибо старый конь борозды не портит!

У одного короля единственной радостью были лошади. А покупал их ему старый конюх. Однажды привел конюх человека и сказал:
- Умру я скоро. Это - моя замена.
Король согласился, но сказал:
- Только давай испытаем его сперва, пусть выберет в табуне самого прекрасного скакуна.
Выбрал человек коня, подвел его к королю, а тот так и ахнул:
- Какой же это гнедой? Он же - каурый!
Но старик заступился за своего преемника.
- Не гневайся, государь, в лошадиной масти он пока действительно не разбирается, но коня выбрал и впрямь золотого - нет ему цены. Так что человека этого ты на службу возьми. Суть он видит.
Давайте выпьем за то, чтобы судить о человеке не по внешности, а по внутренним качествам его!

У одного мудреца была дочь. К ней пришли свататься двое: богатый и бедный. Мудрец сказал богатому:
"Я не отдам за тебя свою дочь", - и выдал ее за бедняка. Когда его спросили, почему он так поступил, он ответил:
"Богач глуп, и я уверен, что он обеднеет. Бедняк же умен, и я предвижу, что он достигнет счастья и благополучия".
Если бы с нами был сегодня тот мудрец, он поднял бы чашу вина за то, чтобы при выборе жениха ценились мозги, а не кошелек.

Поехал мужчина в город за справкой. Чиновник вертел-вертел его документы и говорит: - Я выдал бы тебе справку, но у тебя не хватает тут многих подписей и печатей. Сначала зайди к Винашвили, возьми подпись у Бутылидзе, потом сходи к Откупоряну, Наливайко, поговори с Сутрапьяном, поставь печать у Похмелидзе. Но не забудь про Шашлыкидзе. И торопись - у нас завтра иностранные гости: де Пью, де Блюю, Токанава, Тояма. Звони по телефонам: два по сто, три по двести, добавочный по сто пятьдесят.
Так выпьем же, друзья, чтобы сгинули все взяточники и бюрократы!

Он был тихим и замкнутым юношей. Простояв с полчаса около дома, где жила его возлюбленная, он увидел, как дверь внезапно открылась и перед ним очутилась женщина, окинувшая его суровым взглядом. - Кого вы здесь ждете? - спросила она. - В... вашу дочь, - испуганно ответил он. - В таком случае лучше проваливайте отсюда, - сказала она. - Вы никак не подходите для нашей дочери. Когда ее отец ухаживал за мной, и я вдруг не вышла на свидание, он перебрался через садовую ограду, задушил собаку, выставил окно, запер моего отца в комнате, надел мне на палец кольцо и сказал, что мы сейчас же обвенчаемся. Вот какого мы бы хотели жениха для нашей дочери. Так поднимем бокалы за смелых и ловких джигитов!

Два человека пошли в лес, чтобы найти и срезать палки для ярма. Старые, как видно, износились. Первый сразу же нашел подходящее дерево, срезал два великолепных сухих сучка. Однако его товарищу все казалось, что следующее дерево будет лучше, а следующее еще лучше. Так целый день он бродил по лесу, не имея сил остановиться и выбрать то, что нужно. В конце концов, он срезал два сучка гораздо хуже тех, что попались вначале. Домой он вернулся к вечеру, когда первый ехал с поля, вспахав его при помощи нового ярма.
Так выпьем за то, что мы имеем!

Было это очень давно, когда горы Армении были еще выше, чем ныне. У скалы стоял обнаженный Ашот, на его голове была шляпа. К Ашоту подошла первобытная обнаженная женщина. Ашот прикрыл шляпой низ живота. Женщина сначала убрала одну руку Ашота, потом другую. Шляпа продолжала прикрывать низ живота.
Так выпьем же за силу, которая удерживала шляпу.

В некоем ханстве жило очень много поэтов. Они бродили по аулам и пели свои песни. Хан любил слушать песни поэтов в свободное от своих дел или от своих жен время. Однажды он услышал песню, в которой пелось о жестокости хана, о его несправедливости и жадности. Хан разгневался. Он приказал найти поэта, сочинившего крамольную песню, и доставить его в ханский дворец. Сочинителя песни обнаружить не удалось. Тогда был дан приказ переловить всех поэтов. Как гончие псы, бросились стражники хана по аулам, дорогам, горным тропинкам, глухим ущельям. Они поймали всех, кто сочинял и пел, и всех посадили в дворцовую темницу. Утром хан вышел к арестованным поэтам:
- Ну, пусть, теперь каждый споет мне одну свою песню.
Все поэты по очереди стали петь песню, восхваляя хана, его светлый ум, его доброе сердце, его красивейших жен, его могущество, его величие, его силу. Они пели о том, что никогда еще на земле не бывало такого великого и справедливого хана. Хан отпускал одного поэта за другим.
Наконец в темнице осталось только три поэта, которые не спели ни одной песни. Этих троих снова заперли на замок, и все думали, что хан забыл о них.
Однако через три месяца хан пришел к узникам:
- Ну, пусть теперь каждый из вас споет мне какую-нибудь свою песню.
Один из троих тотчас запел песню, восхваляющую хана, его светлый ум, доброе сердце, его красивейших жен, его могущество, его величие, его силу, его славу. Он пел о том, что никогда еще на земле не было такого великого хана. Певца отпустили на волю. Двоих же, не захотевших петь, подвели к костру, заранее приготовленному на площади.
- Скоро вы будете преданы огню, - сказал хан. - В последний раз говорю, спойте мне какую-нибудь свою песню.
Один из двух не выдержал и запел песню, прославляющую хана, его светлый ум, его доброе сердце, его красивейших жен. его могущество, его величие, его силу, его славу. Он пел о том. что никогда еще на земле не было такого великого и справедливого хана.
Освободили и этого певца. Остался только один, последний упрямец, не захотевший петь.
- Привяжите его к столбу и разожгите огонь! - приказал хан.
Вдруг привязанный к столбу поэт запел ту самую песню о жестокости, несправедливости и жадности хана, с которой началась вся эта история.
- Развяжите его скорей и снимите с огня! - закричал хан. - Я не хочу лишаться единственного настоящего поэта в своей стране!
Так выпьем же за великое искусство говорить правду даже перед лицом смерти!